Первыми читателями этого интервью, которое, я надеюсь, что вскоре увидит свет, будут посетители официального сайта Юрия Решетникова. И, думаю, что это будет правильно. С согласия автора текст выкладывается в оригинальном виде.
Людям надо открыться...
Кто-то мудрый сказал: «Мечта сбывается, если позволяешь ей сбыться». Но не вставать на пути у собственной мечты – это дар особый. Предать мечту, отказавшись от нее – куда, как проще. Впрочем, как и любое предательство, это не сходит с рук. Часто отвечать приходится жизнью, в которой «все не так». Может быть, самые мудрые люди – те, которые понимают, что нельзя запретить мечте - быть. Они же – самые счастливые. А не мешать себе быть счастливым – тоже дар. Наверное, считая поступок, давший «зеленый свет» его мечте, самым верным в своей жизни, Юра прав. Хотя, со стороны для многих это выглядело нелепо: бросив налаженный бизнес, поступить в театральный институт! По сути, шагнуть в абсолютную неизвестность и неустроенность, - не секрет, что актерское образование, кроме надежд, никаких гарантий на светлое будущее не дает. Не побоялся. Мало того, потом он и вовсе ушел в литературный театр, занялся моно спектаклями. Это при том, что не все до конца понимают, - что это? А ему, видите ли, это интересно! Впрочем, интересно не только ему… Просто Юра позволил своей мечте сбыться, а еще он позволил себе - быть другим человеком.
О: Юра, что повлияло на твой выбор, как появилось желание быть артистом?
Ю: Со мной это произошло очень просто. В детстве, я помню, еще совсем маленьким, я хотел быть пограничником. Видел, дяденьки на лошадках ездят: «Ой, хочу быть пограничником», потом увидел, дяденьки на машинках ездят, захотел стать водителем, потом еще кем-то, а потом вдруг понял: «Стоп. А можно же быть всеми сразу, это все можно сыграть!» Вот так, на самом деле, и появилось желание быть артистом. Для меня, по большому счету, вопрос: кем быть и не стоял. Естественно, были метания: хочется туда, хочется сюда. Родители – технари по образованию, меня же техника, в общем-то, никогда не интересовала. Я по складу ума, по наклонностям – гуманитарий. А стать артистом для меня было детской мечтой. И эта мечта воплотилась.
О: Но не сразу?
Ю: К сожалению, детские мечты – это одно, а, повзрослев, сталкиваешься с реалиями жизни. По окончании школы поступаешь в энергоинститут, просто потому, что папа сделал направление от производства, и понимаешь, что так сейчас надо сделать, так правильно. Мне, кстати, в школе учителя говорили: «Юра, тебе надо поступать в пед.институт, у тебя есть задатки педагога». Я отвечал: «Ну, что вы, я не хочу. Я еще слишком хорошо помню, как мы над вами издевались». А в энерго, - ну, давайте, попробую, продолжу семейную традицию. Но ближе к окончанию энергоинститута, к пятому курсу стало ясно, что быть энергетиком я точно не хочу. Сидеть отслеживать процессы в турбинах, котлах, - это не мое, это скучно. И вместе с тем меня все время тянуло к творчеству. Поэтому параллельно я поступил в Институт технического творчества и патентоведения. Это было мне ближе, метод поиска технических решений - это уже творческий процесс, мозговой штурм.
Так вот, окончив энергоинститут, понимая, что энергетиком не буду, я, соответственно, не поехал работать по распределению, а занялся частным бизнесом. Как раз время перестроечное, - сплошная кооперация. А так как тяга к творчеству не прошла, для души я ходил в театральную студию. Откуда меня и направили учиться: «Юра, есть возможность съездить в Ярославль и поступить в театральный институт». И я так: «А-а, - махнул рукой, - попробую». На тот момент мне было 24 года, в жизни уже, в общем-то, все вошло в свое русло, наладился бизнес, осталось только жениться. И тут мне мой режиссер в студии говорит: «Юра, ну, подумай, - 24 года, у тебя есть шанс что-то изменить в жизни, вдруг потом ты никогда не сможешь этого сделать». Вот на это он меня и купил. И я поехал поступать в театральный институт, не осознавая до конца, что я делаю. Приезжаю. Три творческих тура. Первый – задают какие-то немыслимые вопросы, дают какие-то абсурдные задания. И вдруг мне это так понравилось! Разница в сравнении с энергоинститутом и тем, чем я занимался после, была огромная. И, главное, я понял, что это мне очень интересно, и захотел продолжить. Второй тур, - и мне понравилось еще больше. Ну, а на третьем туре я уже определенно хотел поступить. И поступил, неожиданно даже для себя. А дома у меня вообще никто не знал, куда я поехал. Сказал, что еду по делам в Москву, а, вернувшись, сообщил, что поступил в театральный. Никто мне не поверил, пока я не показал справку о зачислении. Шок. А мне уже было просто интересно все бросить и начать с нуля.
О: Это был поступок или что-то неизбежное?
Ю: Это был поступок, и поступок, о котором я совершенно не жалею. Это был мой первый правильный поступок в жизни, - мой, личный! Поступление в энергоинститут – это желание родителей. Занятие бизнесом – дань ситуации, которая сложилась в стране. Плыл по течению. А, поступив в театральный, я вынырнул из одной реки и перепрыгнул в другую, буквально. Поменял все. «Завязал» с делами и ушел в нормальную, голодную студенческую жизнь. Я четко понимал, на что я иду, и что меня ждет, но мне этого хотелось, это мне было интересно. А слабо - все бросить? Это был тот самый правильный ход, с которого началась моя жизнь. Точнее, я начал строить свою жизнь, а не ситуация. Я сам стал изменять мир вокруг себя и выстраивать ту жизнь, которой я сейчас живу. Но энергоинститут не прошел напрасно – он стал хорошей школой перед театральным институтом, поступая куда, я уже имел какой-то жизненный опыт, какие-то сформировавшиеся взгляды.
О: А вообще, ты тяжело принимаешь решения?
Ю: Да, я долго обдумываю. Но, приняв решение, начинаю ситуацию продавливать до конца, входить в нее, разбираться, искать ходы, выходы.
О: Интуитивно или логически?
Ю: Бывает так, что по логике кажется, надо вот так, но…
Интуитивно-логически. Вообще, это интересный процесс. Вот последний пример: надо покупать машину, - решение принято. Но какую покупать, я не знаю. Мы приезжаем в салон: цвет машины выбирает ребенок, машину выбирает жена, а я плачу. В данном случае я логически полагаюсь на интуицию жены и ребенка. И зачастую как-то так и происходит.
О: А в каких-то принципиальных для тебя вещах?
Ю: Я, как правило, поступаю от ума, по логике, но бывает, просто чувствую: вот так надо. Мне еще в театралке говорили педагоги: «Твое тело гораздо умнее тебя». Там меня научили доверять своей интуиции. Иногда случается так: берешь какой-то текст, начинаешь с ним работать и тихо под него засыпаешь. Значит, не мое. И хотя умом понимаю: это надо сделать, это здорово, это актуально, но чувствую - не мое.
О: А если не очень твое, но очень кассовое, берешься?
Ю: Смотря в чем. В творчестве?
О: Да.
Ю: Тогда - нет.Творчество меня всегда интересуют именно с творческой точки зрения. Кассовость - вопрос второстепенный и продюсерский. Вот, программа «Солнечный удар» - она, как мне кажется, не кассовая. Для меня – загадка, кто на это пойдет? Но программа - даже не то, что интересная, она – красивая. Получилась красивая программа, но как продюсер я бы за это никогда не взялся. Такая же история была с «Есениным». Когда я впервые обратился в театральные кассы Петербурга: давайте продавать билеты на спектакль по Есенину, мне говорили: « Юра, ну не надо вам это. Ну, поймите, моно спектакль, никому неизвестный актер, - кто пойдет?» Я говорил: «Хочу!» Но то, что народ пошел, для меня было шоком не меньшим, чем для всех. Людям нужно поэтическое слово.
О: Ты человек компромиссный?
Ю: Да.
О: А сам с собой? Можешь уговорить себя поступить, как проще?
Ю: Для меня тут все ясно: не надо плыть только по течению или против. Надо плыть туда, куда тебе надо, по твоему мнению. А лучше тебя никто не знает, куда тебе надо, какие у тебя цели. А вот пути достижения цели могут быть компромиссными или нет, в зависимости от ситуации. Но есть принципиальные вещи, в которых компромисс невозможен. Во всех остальных случаях его надо стараться найти. И потом, ведь все зависит от точки зрения, и не факт, что твоя точка зрения верна.
О: Сам с собой ты всегда искренен?
Ю: Сам с собой – да.
О: Это трудно.
Ю: Но себя все равно не обманешь. Тело умнее тебя. Я научился доверять своему ощущению по телу. Если тело сопротивляется, значит, я что-то не так делаю. Возвращаюсь на исходную точку, в уме проигрываю ситуацию назад: «а – вот здесь я сделал неправильно, давай исправлять». Сам с собой я искренен.
О: Если приходится делать то, что тебе неприятно, как ты себя оправдываешь?
Ю: Я не оправдываю, когда мне что-то неприятно, я ухожу из ситуации и формирую ситуацию, которая меня устраивает. У меня очень мудрая жена. Приехав в Петербург, я сильно хотел поступить в «Молодежный театр» на Фонтанке, под руководством Семена Яковлевича Спивака. Мне очень нравилась энергетика его спектаклей. Мне даже во сне снилось, что я играю на сцене этого театра. А там как раз ситуация сложилась так, что Спивак был вынужден принять в театр всю выпустившуюся у него в институте группу. И когда я сказал ему, что хочу у него играть, он откровенно мне ответил, что там сейчас просто нечего делать: «Ну, походи, посмотри». А я так не умею.
Жена, видя, как я переживаю, говорит: «Может, не надо ломиться в закрытую дверь, поищи, может, рядом есть другие двери, просто ты их не видишь». В результате я ушел играть в детский театр. Там была уникальная ситуация: труппа хотела работать, а худруку вообще ничего не надо было. Он просто делал деньги. Мне там не понравилось с самого начала, но я играл во всех сказках, и однажды вдруг заметил, что мне там стало нравиться. И тут же понял, что оттуда надо немедленно уходить. Творчества там не было, но то, что было, оно затягивало, как болото: «Привычка свыше нам дана, замена счастию она». Я понял, что дальше я буду только пить пиво и страдать: жизнь плохая. И ушел из театра. Подтолкнуло еще и то, что я подхватил воспаление легких, отыграл с ним порядка десяти спектаклей, как раз в это время шел «чес», и понял, что я не хочу умирать на сцене именно этого театра. Мне говорили: «Ну, куда ты уходишь, ну зачем?», «В никуда, надо уходить». И тут завертелось, сразу же попал на картину Германа «Трудно быть Богом», там познакомился с Петром Васильевичем Меркурьевым, потом пересекся с Катышевой Дженни Николаевной - это литературный театр «Классика». И началась моя история в литературном театре.
О: А что особенного в литературном театре?
Ю: Литературный театр – это самая сложная и самая неблагодарная форма театра. Зритель, не зная артиста, не зная спектакля, идет крайне неохотно. А, главное, сыграть моно спектакль - очень сложно с актерской точки зрения. Выйти и полтора часа держать зал, увлечь зрителей так, чтобы они не отвлекались, - непросто. В драматическом театре тебя могут прикрыть декорациями, партнерами, занавес спустить, в конце концов. В литературном театре ты выходишь – один на один со зрителем. И ты не прикрыт ничем абсолютно. Станиславский придумал понятие «четвертой стены». Вот есть три стены на сцене, и зритель – это как бы четвертая стена. Зрителя, как будто, и нет, актеры, не обращая на него внимания, играют спектакль. Для меня литературный театр – это отсутствие этой четвертой стены. Я общаюсь со зрителем. И вот как раз отсутствия четвертой стены многие артисты боятся. Поэтому литературный театр сейчас – искусство вымирающее. Но самое важное - это то, что литературный театр - это не чтение, это проживание. Это принципиально: не читать, а именно проживать. И даже не просто проживать, а проживать вместе с автором. Показать, как это чувствовал автор. Увидеть в авторе человека, чтобы то, что он хотел сказать, звучало по живому, искренне. Имитация чувства – недопустима. Не нужно, чтобы это были стихи Пушкина или стихи Лермонтова, нужен человек Пушкин, человек Лермонтов. Чтобы лучше понять автора, поднимаю мемуарную литературу, смотрю, что за период был в его жизни, что с ним происходило. Ищу ответы на какие-то свои вопросы, позволяющие глубже почувствовать автора именно как человека.
О: Какая программа была первой?
Ю: По Пушкину. И не случайно. Пушкин из-за его гениальности очень сложно «делается». Там нет дна. Все живое, как сама жизнь. Любая трактовка будет неоднозначна. Это айсберг, и то, что можно передать словами, - это только его вершина. При чем, мне очень хотелось сделать именно «Евгения Онегина». Потому что, если сумеешь сделать «Онегина», то после него можешь браться практически, за что угодно. Это была моя первая работа, но «Онегин» постоянно меняется, он всегда в процессе, он живет. После Пушкина мы сделали программу по Есенину. До этого я ничем похожим не занимался. Это была новая и интересная для меня область. Но вообще, сделать спектакль – это только начало, а донести его до зрителя – это уже совсем другая история. Продумывать приходится все до мелочей, вплоть до того, что самому приходится покупать лампочки в ту же «Бродячую собаку», потому, что там что-то не горит, что-то не работает, что-то экономят.
О: Юра, что тебя раздражает в людях?
Ю: Неискренность. Мне очень нравятся дети, они искренни во всех своих проявлениях. Они любят – искренне, ненавидят – искренне. Взрослые уже имитируют чувства. Тебя любят, но думают при этом о чем-то своем. Поэтому неискренность – раздражает. Жестокость – просто бесит.
О: Жестокость – как черта характера или любое проявление?
Ю: Жестокость вообще. Я не понимаю, как можно начать войну из своего личного интереса. Как это: «Хочу, чтобы вот эта территория была моей. Отправлю-ка я вот эти 20 человек, чтобы они убили вот тех 15». Какое ты имеешь на это право?
О: А жестокость на бытовом уровне, то, что случается каждый день: брошенные дети, бездомные собаки, люди, убитые при ограблениях?
Ю: Это патология.
О: Кто-то признает это здоровым инстинктом хищника. Человек – хищник?
Ю: Нет, стоп. Либо человек, либо хищник. Все. Убийство ближнего природой не заложено. Волки себе подобных не съедают.
О: Но убивают.
Ю: Ну, так вот, либо ты – хищник, либо – человек. Жестокость – всегда патология.
О: А что хуже: безразличие или жестокость?
Ю: Рассказываю: иду по улице и вижу: пацан, лет 17 пинает бомжа. Я подошел к парнишке, говорю: «Что ты делаешь? Тебе от этого лучше станет? Ты посмотри, он и так забитый. Ты - человек или ты - быдло?» И парень отошел, бомж сказал: «Спасибо». С человеком надо разговаривать, если он не деградировал совсем, он услышит. Я не знаю, кто хуже: жестокие или равнодушные. Скорее всего, это одного поля ягоды.
О: Им друг без друга – никуда?
Ю: Возможно. Но не нужно ставить вопрос так: лучше или хуже, это проблема, которая есть, и она должна решаться не в каждом конкретном случае, а глобально, за месяцы, за годы, за десятилетия до возникновения такой ситуации. Методом предотвращения. Это воспитание, традиции, в которых живут люди.
О: Юра, а что ты ценишь в людях больше всего?
Ю: Искренность. И еще мне нравятся сильные люди, по-настоящему сильные. У меня есть знакомый, - просто мачо. Но с ним общаешься, и вдруг думаешь: «бедняжка». Но он изображает из себя сильного человека.
О: А если человек – неискренен, есть какое-то качество, обладая которым, он может тебя к себе расположить?
Ю: Проблема в том, что я очень быстро влюбляюсь в человека. «Не сотвори себе кумира» - но… А потом начинается разочарование. Когда человек что-то изображает, рано или поздно ты понимаешь, что это он только изображает, и отношения начинают рушиться, остановить это уже нельзя. Нет, я могу общаться с любым человеком, если он интересен. Я же не задумываюсь: искренен он – неискренен. Но, когда возникает ощущение фальшивости, - все. Человек просто перестает быть интересным. Но вообще, я никогда об этом не думаю. Мне нравится, потому что мне нравится. И не нравится тоже, потому что не нравится. Как говорит моя жена: «Юра, ну, прости другим людям то, что они другие». И я как-то это со временем для себя усвоил. Люди все разные.
О: Ты боишься проявить слабость?
Ю: Нет, не боюсь. Не боюсь быть слабым, не боюсь быть сильным. Я боюсь не быть собой..
(Продолжение)